Собака метнулась в огород. Хозяйка пошла за ней. Выйдя на открытое пространство, она услышала незнакомый лай, потом взглянула на реку и охнула…
По реке медленно плыла лодка, с борта которой лаял здоровый черный пес. Весел не было, зато хорошо был виден лежащий на боку человек…
На бескрайних просторах России огромное количество деревень, в которых доживают свой век одинокие старики и старухи. Не желая бросать свои дома, где родились и выросли, они довольствуются малым, и не ропщут. Часто их жизнь скрашивают домашние питомцы, кошки и собаки.
Заводье когда-то входило в состав крупного и богатого колхоза. Шли годы, ситуация в стране менялась, сельское хозяйство приходило в упадок. Молодежь стремилась в город, а те, кто отдал земле всю свою жизнь, цеплялись за остатки былого, и не хотели верить, что, как раньше, уже не будет.
К середине 2000-х годов в Заводье осталось двенадцать крепких домов, в которых вечерами еще горел свет, а утром шел дым из трубы.
Анна Васильевна, которую, за зычный голос и активную жизненную позицию, все в деревне называли Шумихой, проснулась рано и занялась привычными делами. Выглянув в окно, старушка вздохнула и подумала:
«Опять льет. Что ж за март такой, ни те снега, ни те солнца, токма дождь, идтить его, эх!»
Накинув на плечи старый шерстяной платок, она вышла на крыльцо, вгляделась в утренние сумерки и прокричала:
– Машкааа, опять по кобелям бегала, зараза. Иди домой, хватит под поленницей высиживать!
Из-под навеса с дровами выскочила небольшая белая собачонка, и, отчаянно виляя хвостом, проскользнула мимо длинной юбки хозяйки в дом.
– Куда, грязнуля, дай хоть лапы вытру! – гаркнула Шумиха и закашлялась.
Когда-то зычный голос давал сбои, и женщина досадно поморщилась. Вытерев старым полотенцем лапы собаки, она слегка шлепнула ее по заду и отворила дверь в хату. Машка кинулась к миске с едой, а хозяйка пошла ставить чайник.
В соседнем с Шумихой доме жил Федор Никитич. В бывшем колхозе он заведовал автопарком, потом вышел на пенсию. Жена померла, сыновья уехали в город, а он остался. У него тоже было свое прозвище.
В деревне, ведь как, несмотря на должности, каждому приклеивают не то кличку, не то псевдоним, да всегда емкий и узнаваемый. Вот и Федора Никитича по-свойски звали Мохнатым, за густые и широкие брови. Они ж, и правда, нависали над глазами, как ива над рекой.
Крик Шумихи разбудил соседа. Кряхтя и охая не от немощи, а для облегчения процесса вставания, Федор Никитич прошлепал босыми ногами до ведра с холодной водой, и, зачерпнув ковшиком, с наслаждением выпил живительной влаги. Глянул на свернувшегося клубком у шкафа Бурана и подмигнул псу:
– Ну, что, опять перед Машкой выплясывал. Ох, кастрирую я тебя. Вон, деревня почти пустая стоит, один ты поголовье повышаешь.
Коричневый с рыжими подпалинами пес сладко зевнул и укоризненно глянул на хозяина.
– Погляди мне, погляди. Ишь, тоже мне, первый парень на деревне.
А деревня тем временем потихоньку просыпалась. Загорелся свет в дальней избе Мартынихи, хлопнула дверь в доме Валеряныча, послышался надрывный кашель Лешки Сглаза.
Дождь, ливший всю ночь, постепенно затихал. Сделав свои домашние дела, обитатели Заводья потянулись к дому Светланы Николаевны, бывшей фельдшерицы.
Только для государства она бывшая, а вот для жителей деревни что ни на есть нынешняя и действующая. Живя дружной коммуной, старики раз в неделю собирались у нее, чтобы обсудить дела текущие и поделиться насущными проблемами.
Рассевшись по давно уже распределенным местам, двенадцать могикан деревни затеяли неспешный разговор.
– Март на воду щедр ныне, как бы Снежка не забаловала, – озабоченно высказался Валентин Сергеевич.
Бывший военный, он поселился в Заводье лет двадцать назад, купив у дочери помершей Василисы небольшой домик.
– Если Снежка разгуляется, нам туго придется. Надо заранее меры принимать, – поддержал его Лешка Сглаз.
– Федор Никитич, лодка ваша как, в порядке? – спросила Мохнатого Светлана Николаевна.
– Дак, как с Митричем вытянули по осени, высушили, подконопатили, укрыли. Проверить нужно, конечно, но думаю, все там в ажуре, готова к приему пассажиров, – весело подмигнув Шумихе, отчитался дед.
Паводки в Заводье случались редко. Снежка огибала деревню по дальнему радиусу, и даже в сильное половодье затапливала только часть огородов, не доходя до домов. Однако старики понимали, что лодка Никитича – это единственный транспорт, который поможет им в случае чего.
Закончив собрание традиционным чаепитием, обитатели разбрелись по домам…
*****
Вода поднялась во вторую неделю апреля. Сил у нее хватило только на пологие подходы к реке и часть огородов. Ближе к обеду Шумиха собралась в гости к Валерьянычу. Старик приболел, и коммунары по очереди посещали его, приносили еду, вели разговоры.
Выйдя во двор, она была атакована Машкой. Собака лаяла не как обычно, было в ее лае что-то тревожное, просительное. Анна Васильевна хорошо знала свою любимицу, и не стала отмахиваться от наскакивающей Машки, спросила:
– Ну, чего тебе, оглашенная?
Машка метнулась в огород. Хозяйка пошла за ней. Выйдя на открытое пространство, она услышала незнакомый лай, потом взглянула на реку и охнула. По всему Заводью прокатился ее истошный крик.
– Никиииитич!
Возившийся во дворе Федор, кряхтя разогнув спину, зашагал к дому Шумихи. Уже подходя к стоявшей почти у кромки воды женщине, он понял, что происходит.
По реке медленно плыла лодка, с борта которой лаял здоровый черный пес. Весел не было, зато хорошо был виден человек, неловко завалившийся на банку.
– Беги за Митричем, да Лешку со Светкой зови, – гаркнул Мохнатый на Шумиху.
Та сорвалась с места и быстро, как могла, зашагала в деревню. Никитич повернул к своей лодке, стоявшей на приколе метрах в ста от огорода Шумихи. Он следил за движением лодки с собакой, и понимал, что придется догонять.
Когда к берегу вышел Митрич, лодка почти скрылась из виду, но старики не отчаивались. Они споро спихнули свою лодку на воду и в четыре весла пошли за пропажей.
К тому времени, когда они, зацепив «беглянку», вернулись к деревне, на берегу их ждали все, кто не болел. В руках Светланы Николаевны был тревожный чемоданчик, кто-то держал одеяло, и несколько пар глаз подслеповато и с тревогой всматривались в приближающуюся спарку лодок.
– Вот, принимай болезных, Николавна, – натужно дыша, сказал Митрич.
Черный кобель спрыгнул на землю, и, тоненько повизгивая, стал крутиться среди людей. Осмотрев пассажира, Светлана Николаевна констатировала потерю сознания и велела мужикам нести его к ней в дом. Кто-то сбегал за тележкой, и импровизированная «скорая помощь» повезла больного в не менее импровизированную больницу.
Однако одним больным прием не ограничился. В лодке, в большой корзине лежала беременная кошка. Она стонала, тужилась, но разродиться не могла. Корзинку подхватил Лешка Сглаз и пошел в том же направлении, что и мужики с тележкой.
Во дворе Светланы Николаевны, тихо переговариваясь, стояли жители Заводья, а в доме старая фельдшерица и Мартыниха колдовали над больными.
– Это ж Петрович с Малой Вихры. Чего это он в город на лодке поперся? – удивлялся Митрич.
– Так жеж, думаю, шо заради кошки пошел, – выдвинул мудрое предположение Лешка.
Спустя два часа до Заводья добрались врачи, вызванные по телефону фельдшерицей. Пришедшего в себя Петровича забрали в город, а благополучно разродившаяся кошка и черный кобель остались в доме Светланы Николаевны.
Вечером у нее собрались коммунары. Сидя за большим столом, попивая чай с приготовленными Мартынихой пирожками, они бурно обсуждали события дня.
– Эх, по ходу возрождается наша деревня то, – оптимистично воскликнул Никитич.
– С чего ты взял, старый? – ошарашенно глядя на выжившего из ума соседа, удивилась Шумиха.
– У тебя голос прорезался, сирена ты наша. Давно я не слышал твоего громоподобного крика, – хитро усмехнулся тот.
– Ага, – поддержала его Светлана Николаевна, – и я лет двадцать роды уже не принимала, а тут сподобилась. Сразу четырех деток приняла, вон, мамку сосут и в ус не дуют.
Громкий смех заполнил дом фельдшерицы, вырвался через форточки на улицу, и поплыл над деревней, освещенной красными огнями заката. А на крыльце с чувством исполненного долга спокойно лежали черный кобель и белая Машка. Им было хорошо здесь и сейчас, рядом с людьми, которые, может, и одряхлели телом, но живы душой и милостивы сердцем.
ГАЛИНА ВОЛКОВА
