Паниковский: Последнее преступление раскрыто было случайно...

— Нет, ты что творишь, мерзавец этакий?! Своего хозяина на позорище выставляешь? Тебя, стыда ради, что, не кормят? А?! Чего свои буркалы рыже-бесстыжие вылупил, недоумок?

Серо-пегий, волчьей масти, Дик, опустил голову, прижал уши и смотрел теперь на хозяина исподлобья. Хвост тем временем жил своей обособленной от собаки жизнью: энергично колотил по пыльной земле двора, а пасть со снежно-белыми клыками щерилась в характерной собачьей ухмылке.

Витька тяжело вздохнул. Во взгляде собаки не было ни тени раскаяния. Белое пёрышко, как улика совершённого накануне, прилипло к чёрной коже носа и упорно не желало отцепляться. Вкусный, наверное, был гусь. Жирный. Интересно, который по счёту?

Нет, ну ты смотри, «дворянин» чёртов, беспородный! И откуда только такие аристократические замашки появились – гусями питаться? По нынешним ценам в тысячу-полторы за птичку, ведь по миру пустит, гад! По уму-то надо бы пойти выяснить, чьё гусиное стадо обитает в окрестностях, да повиниться.

Но, во-первых, сколько гусей уже пропало – и сколько реально на него, на Витьку, повесят? А во-вторых, денег совсем йок… весна, сейнеры только со стапелей спускать начали, до лова и первой нормальной зарплаты ещё больше месяца. Так что погодим сдаваться, идти с повинной и огребать позор…

Он с досадой, больше для порядка, пихнул гусиного вора кирзачом в бок, и тот картинно, с подвывом, заскулил. Тьфу ты, пропасть!

Последнее преступление раскрыто было случайно: дочки Анька и Шурка сегодня с утра, по заданию матери, прибирали вытаявший по весне из-под снега хлам, и за собачьей будкой у гаража зацепили граблями подозрительный пласт лежалого мусора, под которым и обнаружилось захоронение из сморщенных, погрызенных перепончатых лап в количестве пяти штук.

Значит, как минимум трёх гусей Дик ухомячил. Да три помятых крыла там ещё было. Судя по размерам – не птенцы. Почти взрослые и явно хорошо откормленные гуси были, жёлтого пуха, присущего гусиной молоди, вокруг вообще не наблюдалось. Матёрого взял, Паниковский чёртов!

Витька наклонился, подобрал с земли блестящую змею цепи и, решительно защёлкнув карабин на кольце ошейника, вошёл в дом. Скоро со двора донеслось звонкое гавканье. Ну всё, теперь замордует демонстрацией несения службы! Пора было на работу. Обед заканчивался.

*****

«Тойота», покачиваясь на неровностях двора, выползла за ворота, и Дик, искоса следивший за тем, как хозяин прикрыл скрипнувшие створки, вскочил, оторвав лукавую морду от скрещённых на земле лап.

Некоторое время он с деловым видом походил, лязгая цепью, по двору, порычал вслед уехавшей машине. Потом поднял морду, прищурил на буйное весеннее солнце поистине бесстыжие глаза с лисьим разрезом и громко чихнул от свежести воздуха и от избытка чувств.

В раздутом животе со вчерашнего дня ощущалась приятная сытая тяжесть. Только вот предательское пёрышко, прилипшее к носу, продолжало дрожать на ветру. Дик обрушился на землю и стал тереть нос тыльной стороной лапы до тех пор, пока из поля зрения правого глаза не пропало белое мельтешение.

Ну вот, уже лучше. Жёлтый огонь с неба приятно согревал клочковатую, свалявшуюся за зиму шерсть. Высоко в небе оглушительно звенели и мелко трепетали крыльями жаворонки. Пёс попятился от будки, и когда цепь натянулась, перевернув карабин защёлки кольцом на ошейнике вниз, лёг на землю и стал бить тяжёлой лапой по замку защёлки, захватив зубами цепь чуть подальше и одновременно подёргивая её движением головы.

Наконец кольцо выскользнуло в приоткрывшуюся щель в карабине. Вот так вот, хозяин! Скучно мне тут. Дик проскользнул под расшатанным забором, встряхнулся и уверенной рысью двинулся на хутор, огибая крайние дома по широкой дуге.

Зеркало воды в старом карьере уже не было зеркалом: вода рябила от снующих взад-вперёд жёлтых комочков. Взрослые гуси возвышались над молодью, как ледяные глыбы. Старый злющий гусак вперевалку ходил по берегу, издавая время от времени скрипучий клич с задиранием клюва к небесам или вытягивая шею параллельно земле и звучно шипя.

Пёс заполз под куст ольховника, на котором только-только стали проклёвываться тугие почки, положил голову на передние лапы, постриг ушами и стал ждать, временами задрёмывая. Времени было впереди – полдня. И, вполне возможно, какой-нибудь молодой и неопытный гусь снова отобьётся от стада.

Дик гулко сглотнул слюну, облизнулся и переложил длинную узкую морду с правой лапы на левую . Подождём. Главное – к возвращению с работы хозяина быть в будке, затащив в неё брошенный в пыли конец цепи. А как вернутся из школы хозяйские дочки, можно будет вылезти и с независимым видом шляться по двору, пусть хозяин думает, что это они отстегнули ошейник.

Под рёбрами немного засаднило: будь Дик человеком, назвал бы возникшее чувство неловкости «совестью». Но он был выросшим на свалке псом, который однажды прибился к пустующей будке, полной миске по утрам и непыльной службе по охране дома. Вольный нрав, покрытые шрамами после грызни за место под солнцем бока – и хорошо усвоенная наука выживания в этом лучшем из миров. Так что щекочущим чувством под шкурой можно пренебречь. Не до жиру.

Пёс спал. Ветки ольховника покачивались на слабом ветерке и отбрасывали на его линялую шубку неверные колеблющиеся тени, хорошо маскируя на фоне прелых прошлогодних листьев и рыжей утоптанной глины.

Звуки стали доноситься как сквозь толстую стену, и лишь запахи его собачьего мира продолжали оставаться плотными, дразнящими, почти вещественными.

А значит, в мире продолжала царить гармония: с жёлтым солнцем, близкой добычей и далёким сейчас, вполне подходящим Дику, хозяином.

*********