Она такая мягкая и теплая — моя мама… Я прижимаюсь к ее боку и слышу едва уловимое биение сердца, которое пробивается сквозь тихое и ласковое мурчание.
— Мама, я чистый!
Но она все равно вылизывает меня, придавив своей лапой. Я верчусь и кусаюсь — скорее для вида, чтоб показать, что уже взрослый… А сам блаженствую под ее заботливым языком, целующим мои щеки, уши, животик.
Мама приносит мне меховую черную мышку и мы играем с ней, весело бегая по большой комнате. Сначала нас было много, но приходили люди, а вместе с ними исчезали мои братья и сестры. В такие дни мама переживала и превращалась в разъяренного зверя.
Замотанная в одеяло, она уносилась и запиралась в маленькой комнате, где рычала и бросалась на дверь. Когда ее выпускали, она собирала нас всех и уносила в наш домик, где прятала за собой и вновь тщательно умывала.
И вот я остался один и мама все время проводит со мной, не оставляя меня ни на минуту, но только это не спасает нас от разлуки. Я вновь слышу рычание матери и треск двери под ее падающим телом. Я кричу ей, сидя на незнакомых руках, мне страшно, мне очень страшно… Ее вой я слышал долго, он остался в моей памяти, в моих беспокойных снах…
От мамы мне осталась только мышка, черная меховая мышка, которая вместе со мной переехала в новый дом, на новую квартиру и я не расстаюсь с ней очень долго. Я зарываю ее в свою подстилку и иногда достаю — но с каждым разом она выглядит все меньше, все более жалкой.
Я расту и уже совсем взрослый, мои люди полностью в моей власти — я могу управлять ими и делаю что хочу. У меня вроде все есть, но мамин отчаянный вой продолжает мне сниться и я просыпаюсь, ощущая себя беспомощным и маленьким котенком…
Разговор хозяйки по телефону и вдруг я слышу мамино имя:
— На десять дней? Сможем конечно, только уживутся ли? Так то Пан у нас спокойный. Ладно, ждем вас завтра с Мимозой.
Мимоза? Мою маму звали Мимоза и я почувствовал мурашки, которые сморщили мою холку и побежали в разные стороны — мои лапы вдруг затряслись и я засунув их глубоко под себя, старался прикинуться равнодушным.
Весь день я лежал на подлокотнике кресла, наблюдая за входной дверью. Я ждал… Мама вышла из переноски. Какая она оказывается маленькая! Я закричал, я не смог сдержать радость и побежал к ней большими прыжками.
— Мяв, мур-мяу…
Я уткнулся в ее живот, удивляясь — как же раньше я мог поместиться там весь, а сейчас мой лоб толкнул ее так, что она почти что упала. Мама испугалась, испугалась меня, урчащего от восторга. Она зашипела, зашипела вдруг жалобно, с робкой угрозой — замахнувшись неловко дрожащей лапой.
Я отступил… Обескураженный, обиженный, недоуменный . Мама, это же я! Но она убежала и скрылась под креслом. Я не знал, что мне делать… Я прыгал вокруг, призывая к игре — я даже хотел быть наказан, чтобы меня вновь строго прижимали к себе, покусывая строго за ушки. Но мама боялась… Боялась меня, неразумного сына.
Я немного подумал и принес мышку, ты самую — черную меховую. Мама долго ее изучала и мех на ее светлом лбу сложился в гармошку. Зрачки стали медленно расширяться и она вышла ко мне. Я замер, боясь шелохнуться.
Мама долго обнюхивала меня, а потом… разочарованно отвернулась. Она не узнала. Я заурчал и потянулся к ней, но она не желала знакомства. Я подбираю мышку и ложусь, не выпуская ее из зубов, сейчас она единственный мой союзник.
Мама вспомнит, она обязательно вспомнит — в моем распоряжении целых десять дней. И пусть я уже крупнее нее, мой запах давно изменился и мои глаза теперь другого цвета, но я не теряю надежды. Я буду ходить за ней с мышкой в зубах и мама вспомнит меня. Обязательно вспомнит…
……...
Не знаю правильно ли устроено природой для животных — забывать своих детей. Наверное, да.
Кошки не вспоминают или не хотят вспоминать котят через полгода, например. Воспринимают их как взрослых котов.
А вот если не разлучать, все в порядке. Уживаются хорошо!…Бедное дитя, которое рано забрали от матери…
